Веб-дизайн / Интервью

16159

25-07-2011

Об эпатажности Сальвадора Дали наслышаны даже те, кто не знаком близко с его творчеством. В придачу к оригинальному художественному самовыражению Дали обладал еще и острым едким языком. Его ироничные, на грани нормальности, рассуждения о людях, творчестве, предметах, окружающем мире, наверняка вызовут немало споров и пересуд, как, впрочем и само его творчество. Хотя, как мне показалось, во всех его высказываниях проскальзывает нарочитое стремление быть не таким как все и намеренные попытки шокировать окружающих

Кстати, познакомиться с творчеством художника и воочию посмотреть его картины можно в подборке Величайший оригинал современности и мастер эпатажа Сальвадор Дали. Там присутствуют нереальные фантасмагории, нарочито бессмысленные сочетания предметов, поток символов и аллегорий — любимый набор эксцентричного мастера.

Об оригинальности
Как-то мы рисовали старого нищего с белоснежной мелко вьющейся бородой. Учитель указал мне, что мой рисунок слишком заштрихован карандашом и что я не передал пушистости этой белоснежной бороды. Нужно взять чистый лист, сказал он, оставить как можно больше белого и лишь слегка касаться бумаги мягким карандашом. Профессор отошел, а я продолжал все больше и больше чернить и грязнить рисунок.

И в этот момент из чувства противоречия я вдруг понял, что близок к верному решению. Я продолжал штриховать так усердно, что мой рисунок превратился в сплошные черные пятна. Потом я вынул перочинный нож и начал скоблить бумагу. Сквозь тушь появилась яркая белизна. Борода нищего внезапно возникла из черноты моего рисунка с необычайной точностью.

Когда мне понадобился более темный оттенок белого, я плюнул на рисунок, растер и добился плавных серых переходов. Разлохматившаяся масса бумаги великолепно передавала шелковистый пушок бороды нищего. Увидев мою работу, учитель утратил дар речи, а потом воскликнул «Смотрите! До чего он велик, этот Дали!».

Об обучении
Несмотря на первоначальный энтузиазм, я вскоре разочаровался в Академии изящных искусств. Отягощенные летами и привычкой к декорированию профессора ничему не могли меня научить. В самом деле, они, далекие от отступлений в академическом приспособленчестве, были «уже» прогрессистами, готовыми к «новизне».

Тогда как я ждал от них ограничений, суровости, техники, они давали мне свободу, лень, приблизительность. Эти старики уже были смутно знакомы с французским импрессионизмом по форсированным примерам «испанского типизма». Соролья был для них богом, а я был уже заражен кубизмом, который они готовились принять через несколько поколений.

О сплетнях и карьеристах
Никогда я не опасался сплетен и даю им возможность появляться. Более того, я открыл для себя карьеристов. Эти брюзги, пожираемые неистовой жаждой успеха. Они плели свои интриги с коварством сплетников. Я использовал их, чтобы они клеветой и беспардонной завистью открыли мне дорогу к успеху. Пусть карьеристы трудятся в поте лица своего.

Когда сплетня хорошо созрела, я рассматриваю ее, анализирую и всегда нахожу наилучший способ повернуть ее себе на пользу. Есть недоброжелатели? Отлично! Пусть они толкают вперед корабль вашей победы. Главное — ни на минуту не упускать из рук бразды правления. Карьера сама по себе не интересна. Гораздо интересней являться.

О нормальности
Всю мою жизнь мне действительно было очень трудно свыкнуться с озадачивающей «нормальностью» существ, которые населяют мир. Я всегда говорил себе: ничто из того, что могло произойти, не происходит. Не верю, что человек настолько лишен фантазии, чтобы у водителей автобусов время от времени не появлялось желание выбить витрину магазина, чтобы на лету не выхватить несколько подарков для своих семей.

Не понимаю, не могу понять, почему фабриканты бачков для спуска воды не вложат в их конструкцию бомбу, которая взрывалась бы, когда потянешь за цепочку. Мне не понять, почему все ванны одной формы. Почему бы не придумать страшно дорогие такси — но с искусственным дождем внутри, чтобы путешественник надевал плащ, когда на улице прекрасная погода.

Не понимаю, почему мне не приносят отварной телефон, когда я заказываю жаренного омара, почему охладиться в ведерке со льдом ставят шампанское, а не вечно теплых и липких телефонных абонентов. Поражает ослепление людей, всегда совершающих одно и то же. Меня также удивляет, почему служащий банка не съедает чек, мне удивительно, что художники раньше меня не додумались рисовать «мягкие часы»…

О своих изобретениях
Я изобрел искусственные ногти с маленькими зеркальцами, в которые можно смотреться; прозрачные манекены для витрин. В них наливали воду, в которой, имитируя кровообращение, плавали рыбки;
вращающиеся скульптуры-вентиляторы; очки-калейдоскоп — их следует надевать в машине, если вокруг скучные пейзажи; фотографические маски для современных репортеров.

Также я изобрел туфли на пружинках для облегчения ходьбы; осязательное кино, которое посредством очень простого механизма позволяет трогать все, что видишь: ткани, меха, устрицы, мясо, сабли, собак и пр.; ванны всевозможных форм — и даже ванна без ванны, с искусственно подающейся водой; каталог автомобилей аэродинамической формы — такие через десять лет взяли на вооружение все создатели машин.

О своем творчестве
Да, я объявляю жизнь, объявляю новый стиль… Пришло время интегрировать, а не дезинтегрировать, строить сюрреализмом такое же веское, такое же полное и классическое искусство, как то, что в наших музеях. Покончено с тем, с чем покончено! Отдельные науки нашего времени специализировались на изучении трех констант жизни: сексуальный инстинкт, чувство смерти и страх пространства и времени.

Эти ценности, раз проанализировав, важно сублимировать: половой инстинкт в эстетике, чувство смерти в любви, страх пространства-времени в метафизике и религии. Довольно отрицать! Надо утверждать. Довольно стремиться к излечению. Надо сублимировать. Стиль заменит автоматизм, техника — нигилизм, вера — скептицизм, строгость — небрежность, сдержанность — непринужденность, индивидуализм и иерархия — коллективизм и единообразие, традиция — экспериментаторство.